Саша Карин — Секция плавания для пьющих в одиночестве

Удивительно даже, как такие книги попадают в ротацию на fantasy-worlds. Это книга не для всех и, полагаю, некоторым впечатлительным душам опасна, поскольку заставляет посмотреть в бездну одиночества, основного лейтмотива этой книги - настроения. Немногие из нас готовы к встрече с этой гранью нашей реальности, от которой мы прячемся за уютными покрывалами наших неглубоких страстей и чувств. Я не любитель такой атмосферной литературы, но меня захватило повествование об экзистенциальном одиночестве в большом городе, о неприкаянности, чувстве вины и о спасении через стыд и верность данному слову. Это действительно книга глубокого погружения в мотивы христианской ли, экзистенциалистской ли эсхатологии, написанной одним человеком, долго погруженным в одну тягостную эмоцию, о двух одиночествах в преломлении друг друга, давшей точку опоры для изменения, для перерождения в новое. Так что мотивы спасения здесь очевидны, наверное, автор сам в поисках такого спасения. Это очень личная книга, полная деталей и атмосферы, оставляющая странное послевкусие.
Москва, уважаемая Tach, ничуть не страшнее любого другого мегаполиса, но, будучи мегаполисом, вытягивает на поверхность многое из того, что люди предпочли бы скрыть.

Первая депрессивная книга, прочитанная мною, "На западном фронте без перемен", ударила по мне не так болезненно, как рассказы свихнувшегося и рерихнувшегося одноклассника. Тот, не очень умный, но веселый и жизнерадостный пофигист в школе, потом сверхсрочник,складской прапорщик, по сути, тыловик, попал в Афганистан на полгода. И там нестрелявший участник всего лишь одной кровопролитной стычки с пуштунами стал патологическим трусом и уверовал в бога. А тут мирное, не военное, но до жути депрессивное чтиво... И выглядит каким-то смутным пророчеством. Почудилась аллюзия на забытого иностранного автора, где входящие в силу новые молодые хозяева жизни поспешно выпихивают стареющие поколения в утилизаторы. Книга не понравилась суицидным настроением. Автор пугает бессмысленностью жизни героев, всеобщей обреченностью, словно грозит мне, довольной жизнью читательнице, костлявым скрюченным пальцем, набросив на себя балахон с капюшоном и положив на плечо литовку с черным древком. Неужели в Москве и впрямь так страшно жить стало?